Когда война началась, я учился в институте, как раз закончил второй курс, - Московский институт механизации и электрификации сельского хозяйства. Родился я в деревне Бабынино Калужской области в 1922 году, нас было пятеро детей – все пацаны. Когда мы немного подросли, семья переехала в Калугу, отца, он был железнодорожником, перевели туда на работу. В 1939 году я закончил школу – имени Циолковского! Знаменитый учёный преподавал у нас физику и математику. Да и жили мы неподалёку. Школа стала носить его имя уже после смерти Константина Эдуардовича. После окончания школы я поступил в московский институт.
22 июня 1941 года у нас шли экзамены, в 12 часов мы были в столовой и по радио услышали выступление Молотова, все сразу побежали в общежитие, в институт… Нас, студентов, отправили на строительство оборонительных рубежей – в течение трёх месяцев на границе Смоленской и Калужской области мы рыли противотанковые окопы, строили доты, дзоты, противоминные поля. Вылавливали немцев, которые оказывались на нашей территории после того, как наши сбивали немецкие самолёты. Наша задача была – находить их и доставлять. Один такой бой проходил прям над нашим окопом, немец выпрыгнул, мы его поймали и доставили куда надо. Фашистские самолёты летали бомбить Москву, а на обратном пути целенаправленно сбрасывали бомбы на оборонительные рубежи, которые мы строили.
Наш институт, Тимирязевская академия и геологоразведочный институт, сформировали полк народного ополчения Тимирязевского района города Москвы. Туда вошли почти все студенты. 15 октября 1941 года мы выступили. Сначала стояли в обороне под Химками, часто нас перебрасывали в Москву – искать и выносить раненых из разбомбленных домов.
5 декабря перешли в наступление, с этим полком я продолжил воевать до первого ранения... Под Ленинградом мы, пехота, шли в атаку, подползали к немцам, но я удачно успел пригнуть голову, пуля вошла в шею, сверху донизу пробила левое лёгкое, немножко задела позвоночник и вышла. Меня нашла сестричка, если б не она замёрз бы, февраль был… Девчонка совсем. Наташа Клем. Я её до сих пор помню. Я её после войны нашёл! Мы в одном институте с ней учились, только на разных курсах и на разных факультетах.
Я попал в госпиталь в город Иваново, там меня подлечили и увезли в Казахстан. После выписки попал в комсомольский стрелковый краснознамённый батальон, который там формировался. В августе 1942 года наш батальон отправили на Волховский фронт – на освобождение Ленинграда. В сентябре получил второе ранение. Я уже был пулемётчиком, пулемёт меня и спас. Командир крикнул приказ: пулемётчикам занять новую позицию, я вскочил, побежал и попал под обстрел… Осколок разбил пулемёт и врезался в грудь. До сих пор видна рана. На эшелоне отправили в госпиталь в Череповец. После выписки, в декабре 1942-го, попал в 180-ю стрелковую дивизию – она для меня оказалась очень счастливой, я с ней прошёл до Праги, до конца войны. Только одно небольшое ранение было – в мякоть ноги, я даже из роты не выбывал. Нас перебросили под Сталинград, для обороны вдоль Дона. Сталинград отстояли, перешли в наступление, Воронежский фронт, Курская дуга, освобождение Украины, форсирование Днепра, Киев, Корсунь-Шевченковская операция, потом Румыния, Венгрия, Австрия и Чехословакия. Боевой путь закончил под Прагой в городе Бенешов 11 мая 1945 года в воинском звании лейтенанта. Страшная война... Но у нас, у молодёжи, с самого начала не было сомнений в победе.
После второго ранения, в 180-й дивизии, я был разведчиком. Столько всего было, и хороших и трудных и тяжёлых случаев. Один часто вспоминаю из них. 1943 год, лето. Задача – взять пленного с того-то участка. Мы как всегда, наблюдали за этим участком, знали, где у них пулемётная точка, блиндажи, минное поле – всё изучили. Пошли брать – у разведчиков группа прикрытия и группа захвата, я был как раз в ней, нас было 4 человека. Сапёр снял мину, мы дошли до проволоки, надо было нижние ряды обрезать. Немцы нижний ряд натягивали чуть ли не по земле. Мы втроём сумели пролезть, и тут как зазвенело! Немцы такой подняли огонь! Пришлось обратно под проволокой ползти… Двое раненых было, но ни одного убитого. В низинку, куда пули не долетали, добрались. Немного отсиделись, потом потихоньку выползли на свой передний край. Во время войны всё было, много погибших. В разведроте было около ста человек, к концу войны из первого состава, который был сформирован под Череповцом, осталось 10.
Помню, как форсировали Днепр. Наша разведгруппа, мы шли первыми – вплавь. Ещё и с автоматами. Командиру нашего взвода даже Героя Советского Союза присвоили. Всё преодолели. Но нас поддерживали и артиллерия, и авиация. А уж когда на том берегу закрепились на маленьком кусочке, остальные на плотах, лодках перебирались, потом и пароходики появились.
После войны продолжил служить в Вооружённых силах СССР, демобилизовался в 1974 г., полковник в отставке. Закончил Военный институт иностранных языков, продолжил военную службу в Забайкальском, Уральском и Московском военных округах в танковых войсках, в том числе в Гвардейской Кантемировской танковой дивизии. Затем 30 лет работал преподавателем в Московском высшем общевойсковом командном училище. Каждый год в День Победы наша дивизия встречается в парке Горького, раньше было нас много. В прошлом, 2019, году было человек 5. В этом году тоже обязательно пойду на заветную скамеечку…

Награды: ордена Отечественной войны 1 степени (дважды), Отечественной войны 2 степени, Красной звезды (дважды), Орден Солдатской Славы 1-3 степени, медалями «За Отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», «За освобождение Праги», «За Победу над Германией», «Ветеран Вооруженных сил СССР» и др.

Офтальмологическое отделение, лечащий врач – Трифонова Ольга Александровна

Родился и жил в республике Мордовия, в городе Каляево. На фронт меня призвали в 1943 г. Сначала попал в учебку, три месяца проходил обучение, получил звание сержанта. Затем попал под Ржев, ждали отправления на фронт, нам выдали сухой паёк – концентраты, который закончился в первые же дни. Через три дня объявили о марш-броске на передовую, а это 25 км. Мы же были ужасно голодные. Капитан распорядился, и нам привезли сухарей, каждому по 10 штук: «Это на первое время, а там я вас накормлю».
Когда стали подходить к передовой, то увидели разведчиков, у которых вся одежда была в крови. Аппетит сразу пропал. После броска нас отправили в баню, затем действительно накормили мясом, но есть не больно хотелось. Пришло время занимать оборону, стояли 3-4 дня. Немец с одной стороны озера, а мы с другой. Командир нам всегда говорил, никогда не стреляйте, когда немцы за водой приходят. Они кричат: «Комрад, комрад, мы за водой. Не стреляй!» А у нас был хохол один. Такой малый, не дай Бог никому. Он возьми и с пулемёта как шарахни по немцам. Они в ответ как из всех орудий шибанули и наш штаб уничтожили. Нас сразу на передовую, в наступление.
Пошли наступать дальше, это уже в Белоруссии было, только в деревню ворвались, и тут обстрел. Все дома немец уничтожил сразу. Я не дошёл до деревьев метров шесть. Меня ранили сильно в бедро, целый кусок оторвался. А там берёза свалилась. Мы со связным легли за берёзу, а связной чуть впереди на метр. Берёза закончилась, а дальше всё легко просматривается. Немецкие снайпера, как оказалось, за ранеными охотились, которые ползут обратно к болоту. Прогремел выстрел. Смотрю, только череп развалился у моего связного. Я скорее назад отполз метра на два, развернулся и пока берёза не кончилась спокойно полз, а как только берёза кончилась пришлось тяжко… Не учили нас как ползти. Рассчитывал секунды. После того как снайпер выстрелит, то вправо повернёшься, то влево, то вперёд подашься. А там метров 15 оставалось до болота. Короче говоря, не дополз я два метра, стог стоял, и последняя пуля оторвала мне палец (указательный левой руки).
Я на мгновение сознание потерял, а потом сделал рывок к стогу сена: теперь, фриц, ты меня не возьмёшь! Когда дополз уже до болота, тут Мессершмитты полетели. Думаю – сейчас забьют. Увидел воронку от бомбы. Она здоровая такая и с водой. Я прыг туда, шинель снимаю, чтобы не видно меня было. А как посмотрел от шинели ничего не осталось. Немец разрывными пулями стрелял и всё изрешетил. У меня до сих пор осколок под левой лопаткой. Ранение я получил утром, а вечером, часов в 6-7, темнеть стало и санитары начали искать раненых. Кричат, а я и слова сказать не могу, голоса нет уже. Ну, короче говоря, нашли меня, дали провод, сказали, чтобы полз по этому проводу, там наш медпункт, где окажут помощь. А не сказали, что впереди ещё речушку нужно переплыть. Я с ходу бултых туда, но с той стороны уже свои подстраховали. Захожу в медпункт, врач посмотрел сначала на палец, а потом как глянул: у меня вырван кусок мяса... Дальше нас отправили в другой медпункт на повозках, который находился на расстоянии 25 километров. Затем всех раненых отправили ещё дальше, уже в госпиталь, на поезде. И когда я прошел в вагон, немец опять бомбить стал. В этот момент думаю, добьют нас в поезде. Кое-как вырвались.
В общем, доехали мы. Шёл 1944 год. Через три месяца, когда рана стала заживать, отправили в пересылочный пункт. После трёх дней пребывания на пункте открылся свищ. А в то время был приказ Сталина: если не долечили, то отправлять на фронт категорически запрещено. Доктор на пункте посмотрел и отправил обратно в госпиталь. Ещё месяц там пробыл, долечился. Опять отправили на пересылочный пункт и предложили служить в огнеметной роте. Я согласился.
Служил в 206 огнеметной роте. Нас отправляли в места, где немец должен был прорвать оборону или планировалась танковая атака. В одном из сражений предполагалось, что немцы устроят разведку боем. У нас у каждого были небольшие окопы на одного человека, а впереди защитное сооружение из бревен. Из оружия – автомат и огнемёт. Пламя огнемета било на 30 метров в длину. А у наших ФОГов на 150 в длину и шесть в ширину. ФОГи применялись на танковые прорывы. Немцы нас очень боялись. Был просто ад на земле. Начался прорыв, и уже бой подходил к концу. Один из последних снарядов разорвался возле моего окопа, разбил бревна, и мне прижало ноги. Сначала ноги пронзила резкая боль, потом вдруг стало легко. Прибежали наши ребята, вытащили. А у меня полные сапоги крови. В медпункт было не пройти, потому что местность равнинная. Всё, как на ладони, видно и хорошо простреливалось. За мной прислали санитарных собак. А там корытце маленькое на одного человека. Собаки было три - вожак и две «подчиненные» по бокам. Меня посадили в корыто. А вожак, как оказалось, раненый был, ухо осколок снаряда посёк. Он чувствовал, когда и где снаряд упадёт или пуля просвистит. Довезли до медпункта. Доктор сказал, что я родился в белой рубашке. Снаряд упал практически в окоп, а ты жив.
Потом стали в Латвии город за городом брать ближе к морю. Там уже нам объявили, что немец капитулировал, наступил День Победы. После войны попал в Выборг, где служил до 1950 года. Затем переехал в Москву, где работал пожарным, активно занимался велоспортом.

Награды: Медаль «За боевые заслуги», Орден Славы III ст., орден Великой Отечественной войны

Отделение урологии, лечащий врач – Дмитрий Андреевич Кожухов; отделение общей хирургии, лечащий врач – Сидоренков Игорь Анатольевич

Я окончил 7 классов, прихожу домой и думаю, вот погуляю теперь. Неделю погулял, и началась война. Нас, 15 летних ребят, 12 июля 1941 года мобилизовали на трудовой фронт, где мы строили оборонительные рубежи вокруг Москвы, военный аэродром под Калинином. 4 января 1943-го прислали повестку, и с трудового фронта мы отправились в военкомат. 6 января нас посадили в поезд на станции Завидово и привезли в Калинино, где разместили в театре.
Тут немцы начали бомбить, и нас тогда загрузили в эшелон и ночью отправили. Через два дня узнали, что едем на дальневосточную станцию Даурия, где участвовали в строительстве укреплений. Весной нас отправили на фронт, но до него мы не доехали. В городе Сызрань нас высадили и ещё 4 месяца учили владеть оружием пехоты. Поэтому на фронт я попал подготовленным - настоящим солдатом-пехотинцем. Нас привезли в Днепропетровск, где обмундировали и вручили по одному противотанковому ружью на двоих. Мы пошли на фронт.
В первый день два раза попали под бомбёжку. Ночью пришли в часть, и я узнал, что попал во 2-й батальон 259-й стрелковой дивизии 3-го Украинского фронта. Началось наступление. Ночами мы окружали сёла, освобождали их от немецких захватчиков. Подошли к реке Южный Буг, которую предстояло форсировать. У немцев было сильное укрепление рубежей, они не жалели патронов и снарядов, постоянно открывая «ураганный» огонь. Наступление в данной ситуации было бессмысленным, и мы целую ночь готовились, ждали, когда нам привезут лодки и катера. И рано утром начали обработку артиллерией.
Это было адское место - всё в дыму, всё горит. После первой артподготовки и обработки «Катюш» мы начали переправу. Было очень трудно - январь месяц, вода холодная, а нашу лодку подбило около берега и пришлось дальше вплавь. Выбрались и стали искать где скрыться, так как немцы били с дальних позиций без перерывов. Нашли канаву с водой и прямо в эту канаву и залегли. После второй артподготовки и обработки «Катюш» с криком: «Ура! За Родину! За
Сталина!» ринулись в бой и через 20 минут оказались в немецких окопах. За полтора часа продвинулись на 12 км, заняли плацдарм и тут уже появились наши танки. Немцы стали отступать. После этого мы подошли к станции Берёзовка. Шли ночью, нас дождик промочил, ночью мороз заморозил, на поле окопались, костёр жечь нельзя, так как немец сразу заметит, и мы оледеневшие топтались в окопах, чтоб не замёрзнуть совсем. Только наша русская пехота могла перенести такие невзгоды! Деревню Берёзовка мы 4 дня освобождали. Здесь я видел интересный эпизод, как один наш солдат сбил из противотанкового ружья самолёт «Юнкерс». Сам же я из противотанкового ружья две немецкие пулемётные точки уничтожил. Мне тут повезло: снайпер целился в лоб, но я случайно повернул голову, и пуля пробила ухо шапки-ушанки.
14 апреля 1944 года мы форсировали Днестр в районе Олонешты, где вели тяжёлые бои на захваченном плацдарме. Ночью мы подошли к населённому пункту, окружили село, где стояли немецкие, румынские и венгерские подразделения, а также наши полицаи. Разбившись на группы по 4 солдата, мы стали врываться в дома и брать в плен безмятежно спящих захватчиков. Утром стало известно, что на переправе скопилось много отступающих румынских войск, которые стремились попасть в Молдавию. Воспользовавшись паникой и неразберихой в неприятельских рядах, мы с ходу овладели переправой и заняли оборону на противоположном берегу Днестра. После этого случая мне приходилось ещё дважды форсировать Днестр, но уже с меньшими потерями с нашей стороны. Потом нас направили в Молдавию, где мы приняли участие в Ясско-Кишиневской операции. До 20 августа 1944 года мы стояли в обороне. Ночью 20 августа нас подняли по тревоге, мы вышли из окопов и направились по подготовленным проходам в камышах к немецким окопам. Утром ждали артподготовку, но её не было. Командир батальона дал команду «Вперёд!», и через 15 минут мы были уже в немецких окопах, свою роль сыграл эффект неожиданности. Немцы не могли даже подумать, что русские смогут пройти к ним через камыши!
За 9 дней мы освободили Молдавию и вышли на границу Румынии. Нас переправили через Дунай и отправили освобождать Констанцу. Неделю мы шли день и ночь, спали буквально на ходу. За неделю мы дошли до Констанца, освободили его. Подошли к Болгарской границе, впереди был город Шумен, где ещё были немцы. Нам объявили, что болгарскую границу пока не переходить, и мы окопались на румынской границе, ждали команду. 8 сентября нам дали команду, и мы освободили Шумен. Далее пошли на Софию, километров за 5 до города подошла колонна «Студебекеров», и мы въехали в город. Болгары очень радовались нам. Простояли два дня, отдохнули, и нас отправили на болгаро-турецкую границу на формирование, так как в боях мы потеряли больше половины части. В это время война закончилась. Мы были очень рады! За 8 месяцев освобождения Украины, Молдавии и Румынии мы ни разу не ночевали под крышей дома, а только в окопах. Из 400 солдат нашего батальона, начавших боевой путь под Днепропетровском, до конца войны дошли 15 человек.
По окончании войны нас, из пехоты, кто 7 классов образования имел, отправили в штаб полка связи, чтобы заменить девчат, которых после Победы демобилизовали. С сентября 1945 года я стал связистом и в 1945-1946 годах стоял в Софии, в 1947 году в Тернополе, а демобилизовался в мае 1950 года. В январе 1950 года меня отпустили в отпуск, приехал домой, а там ничего нет... Поэтому после демобилизации приехал в Москву к тётке, устроился на Московский локомотиворемонтный завод и 52 года работал на заводе.

Награды: орден Отечественной Войны II степени, медаль «За боевые заслуги» и др.

1-е кардиологическое отделение, лечащий врач - Носиров Фаррух Эркинович

Когда началась война, мне было 15 лет. Я только-только закончил ремесленное училище, получил специальность слесаря-инструментальщика. 22 июня 1941 года, перед выпускными экзаменами, у нас был спортивный праздник на старом стадионе «Локомотив», а в 12 часов по радио Молотов сообщил, что началась война. Вместо выпускных экзаменов нас всех отправили на заводы. Я попал на завод Буденного в Сталинский район, который выпускал артиллерийские снаряды. Я обтачивал снаряды на токарном станке.
Осенью 41-го Москву бомбили, мы сначала бегали прятаться в бомбоубежища, а потом бежали на крыши, чтобы тушить фугаски. Вначале было страшно, но потом привыкли и не боялись уже – мы же были совсем мальчишками. Через некоторое время нам объявили, что завод эвакуируют на Урал. Нас построили, и мы пешком пошли по шоссе Энтузиастов до Петушков. Оттуда уже на машинах отправили в сторону Горького, а затем на барже – в Пермь, оттуда – в город Лысьва. Бывший кирпичный завод стал выпускать снаряды. Там я пробыл до конца 42-го года, до призыва в Армию.
Меня отправили в город Чебоксары, мы приняли присягу. Потом попал в школу радистов, хорошо знал Морзянку, радиостанции знал. И в декабре 43-го года я был отправлен на бронепоезд, был командиром отделения связи. Нас направили на фронт под Кировоград, на Украину. Бронепоезд был очень мощной боевой силой. Он был сформирован так, что мог вести бой против авиации, техники и пехоты. Поэтому его перебрасывали туда, где он был необходим. Обычно боевые действия вели так: скажем, где-то наступают наши, нужен артобстрел. Артобстрел совершили, и нас сразу оттягивали назад, чтобы не засекли. Или наоборот, скажем, нас пригоняли, как обстрел произошел, нас тут же оттягивали, потому что фашисты очень охотились за бронепоездами. Был ранен, контужен. Из госпиталя командир опять забрал меня в часть.
С Украины отправили нас в сторону Молдавии. Очень сильные бои были в районе Бельцы, затем в районе Котовска, где была Кишиневская группировка. Эпизодов было много, особенно когда наступали. Скажем, идет наступление. Молдавская река Днестр. Начинается обстрел. Причем, всегда был приказ: «Стреляйте так, чтобы не разрушить мост». Мосты нужны были. Немцы при отступлении их взрывали. Нам нужно было сделать так, чтобы охрану немецкую разгромить, но мост оставить.
А как? Командир бронепоезда дает приказ офицеру. С ним, как правило, я ходил всегда, радиостанцию на плечи и обходным путем – в тыл, так, чтобы тебя не заметили. И начинает бронепоезд пристрелку. Снаряда два-три пустит, как невзначай.
А офицер корректирует, передает: допустим, недолет, перелет, или вправо. Мы всегда брали с собой приборы для корректировки стрельбы. Координаты всегда он записывал. Как правило, обстрел начинался, только чуть рассветать начинает. Были и такие случаи. Наши радиостанции назывались 6ПК («шесть пэ ка натрет бока»): два тяжелых ящика. Однажды свалился с самодельного плота в Днестр. Думаю, если бросить радиостанцию – штрафная. Так что пришлось побарахтаться.
Дошёл до Берлина, мы побыли там неделю. Бронепоезд проверили, отремонтировали и направили на Дальний Восток. День Победы застал меня в пути, где-то в центральной части России на бронепоезде. По рации объявили, что кончилась война. Открылась такая стрельба!
Прибыли на границу около Маньчжурии. В первую же ночь – боевая тревога. Начался артиллерийский обстрел. В течение получаса долбили Хулинь-Хутоу. Потом войска пошли в атаку. Я остался с тремя связистами, чтобы собрать кабель. Когда все собрались, нам дали приказ: «На бронепоезд», двинулись в сторону Китая. Самое страшное было — борьба со смертниками, с самураями. Дошли до Харбина. Были и там бои, но в основном – артобстрелы.
Когда с Японией всё закончилось, нас расформировали. Я попал в 10-й батальон связи, который в свое время на Ялтинской конференции обслуживал связь, командиром отделения в учебную роту. Готовили мы для армии связистов, радистов, эстистов (основной телеграфный аппарат тогда был СТ-35). В этой роте я находился целый год. А под конец 46-го, после марш-броска на 10 километров на морозе, оказался в медпункте полка. И тут выяснилось, что мне давно дали вторую группу инвалидности.
…Под Кировоградом был сильный налет немецкой авиации, рядом упала бомба, видимо, очень крупного калибра. Я сидел в это время в радиорубке. Меня отбросило взрывной волной. От глухоты спасли американские наушники. Я не знаю, обо что меня так грохнуло, так шибануло, что кровь пошла из носа и ушей. Но особенно сильно заболели глаза! Отправлять в госпиталь, командир меня не хотел, потому что радистов больше не было и я – единственный знал азбуку Морзе. Каким-то раствором смазали мне глаза, но глаз остался повреждённым. Второе ранение я получил в начале лета 1944 года на Украине. Проходил лечение в госпитале в Николаеве, но тоже не дали долечиться…
После войны служил в пожарной части. Майор в отставке. Участник Парада в честь 50-летия Победы в Великой Отечественной войне.

Награды: Орден Отечественной войны II степени, Медали: «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За победу над Японией», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «К 100-летию со дня рождения Ленина», «За безупречную службу в МВД», Медаль Жукова.

6-е неврологическое отделение, лечащий врач - Салтыкова Виктория Геннадьевна

Вспоминаю свою жизнь и сам порой сам не верю и удивляюсь, как такое могло произойти… Я родился в 1927 году на Полтавщине. Отец был строителем железнодорожных мостов, но в 1937-м его арестовали и отправили на 8 лет в Норильск, в лагерь. Семью вра-га народа в колхоз не приняли, чтобы выжить, мать продавала самогон, обменивала его на хлеб.
В 1941 году в наше село пришли немцы. Весной 1942-го пришёл полицай, стал требовать самогон, хлеб, погнал меня к начальнику полиции. Незадолго до этого я нашёл в лесу листовки с портретами Сталина и антифашистскими лозунгами, их нашли. Меня погнали в качестве остарбайтера в Германию. Мне было 13 лет. Я был мало-летним узником фашистских лагерей. На железнодорожной раз-грузке под Галле заработал две грыжи, рыл траншеи в Гамбурге. Нас называли «кляйне Сталин» и «руссиш швайн», говорили, что после войны всё славянское население будет рабами.
Так пробыл в лагере три года, стал очень слабым, больным, меня определили к бауэру в Деванген, помещику Старцу, – у него был сад, это спасло меня. В марте 1945 года в Деванген пришла колон-на американских войск, американцы остановили меня, сначала что-то спрашивали на английском – я не понимал. Потом один аме-риканец, сержант армии США Юджин Мелли, спросил на немецком – а я немецкий учил в школе, в Германии уже мог свободно говорить – память у меня была идеальная. Я ему рассказал, что их ждёт засада – на крутом повороте горной дороги в Шварцвальде немцы установили противотанковые орудия в траншеи: об этом проболтался Старц. Американцы сумели обойти засаду, а вскоре Мелли говорит: пойдёшь к нам служить?
Я согласился и меня назначили стрелком на джип Willys MB: их стрелок был убит несколько дней тому назад, а водитель ранен. Уже на второй день я был в бою. Воевал в разведотряде. В апреле 1945 года около Деллингена во время форсирования, после попа-дания снаряда от танка «Тигр» в джип, был тяжело контужен, повылетали зубы.
Уже в Австрии официально перешёл в советские войска – пришёл прямо в американской форме. 1 мая 1945 года отправился к реке Энс в сторону Вены на трофейном Mercedes-Benz, подаренном капралом Биллом Риски, а также запасом продовольствия и ору-жия. Куда меня? Конечно, после проверки определили в особый отдел контрразведки, в 16 гвардейский воздушно-десантный полк 5ВДД. Так что успел повоевать и в Красной Армии, бои шли ещё месяц. В этой дивизии я был до конца августа 45-го года шофёром-переводчиком и автоматчиком. Участвовал в спецоперациях, но продолжал ходить в американской форме.
В конце августа нашу часть отвели, я стал вроде как не у дел. При случае обратился к командиру дивизии генерал-майору Афони-ну: Павел Иванович, можно обратиться? – Что хочешь, американец, – Хочу домой, – Как домой, ты ещё не служил… – Я три года дома не был. – А сколько тебе? – В ноябре 18 будет. – Так тебе 18 нет?! Тогда посмотрим… Поскольку я проявил себя нормально – и с парашютом прыгал, и языки знал, и неволю прошёл, меня отпустили.
При этом капитан Шварев говорит: не вздумай кому сказать, что ты воевал в армии США, ничего хорошего это тебе не принесёт. Он порвал документы, которые дали мне американцы. И я вернулся на родину как лицо, угнанное в Германию. Встал на учёт. В это время в Норильске освободился отец – без права выезда, и я рванул к нему. Устроился работать на ТЭЦ, там отец работал в ко-тельном цехе. Пошёл в вечернюю школу, в восьмой класс. Работал как проклятый и учился. Закончил школу, вырос на работе. Хо-тел пойти в мореходное училище во Владивостоке, сдал экзамены, но с моим досье – был в Германии, отец без права выезда – какой моряк? Не получилось. Тогда перевёл документы и поступил на энергетический факультет во Всесоюзный заочный политехнический институт в Москве.
В Норильском горно-металлургическом комбинате проработал 27 лет, вырос до заместителя главного энергетика. Потом был уполномоченным Совета министров СССР по объектам первостепенной государственной важности (Саянский и Таджикский алюминиевые заводы), главным энергетиком Главка никель-кобальтовой промышленности в Министерстве цветной металлургии СССР, заместителем начальника главного управления Госснаба СССР. А в 1988 году вышел на пенсию.
Было два инфаркта, после второго лежал в ЦКБ и рассказал соседу по палате всю свою историю. Сосед оказался заместителем министра тяжёлого машиностроения. Он опешил. Я же занимал очень высокие должности, был на закрытых совещания Совета ми-нистров. После выздоровления встретился с руководством КГБ в 1988 году и рассказал всю правду. Никаких репрессий не после-довало.
Я начал искать американских сослуживцев, полетел в США, в Филадельфии встретил сослуживцев по 4-й пехотной дивизии, в том числе Юджина Мелли. Мне выдали американское удостоверение ветерана боевых действий, а президент ассоциации ветеранов 4-й дивизии Гарри Грам назначил пожизненным почётным членом ассоциации, мне вручили медаль «Пурпурное сердце». А в мае 1991 года получил российское удостоверение участника Великой Отечественной войны и награды. Потом побывал в Баден-Вюртемберге, где встретил жену и детей Антона Старца, у которого работал. 8 мая 2015 года был приглашён на церемонию 70-летия Победы в посольстве США в России, а на следующий день был гостем Парада Победы в Москве. Приглашали меня и во Францию на празднование 70-летия окончания войны и годовщины открытия второго фронта в Нормандии.

Награды: Орден Отечественной войны II степени, Медаль «Ветеран труда», Медаль «За победу над Германией», Медаль «Пурпурное сердце» (США).

Нейрохирургическое отделение, лечащий врач – Ковтунец Сергей Владимирович

Я родилась на Урале, в небольшой деревеньке Питер Пермской губернии. Родители умерли от тифа, когда мне было всего пол-года. Нас было шестеро детей, старшему брату было 16 лет, он поднял всех нас на ноги. Он женился на очаровательной девушке, живущей в деревне по соседству. Марии было 15!
Наша семья по тем меркам считалась зажиточной, родители вели своё хозяйство, держали скот, разводили огород. Комитет бедноты пожалел сирот и раскулачивать нашу семью не стал.
Но жили мы тяжело, зимой ходили в поле собирать мороженную картошку. Меня старший брат сажал на телегу – и вперёд. Когда мороз крепчал, становилось ужасно холодно, и чтобы я оконча-тельно не замёрзла, он привязывал меня к телеге и шёл даль-ше, а я бежала следом и так потихоньку согревалась. Всех пя-терых Иван да Марья вырастили порядочными людьми. Потом пришла война. Иван с началом Великой Отечественной ушёл на фронт.
В 1942 году я окончила Троицкую военную авиационную школу механиков по вооружению, и меня зачислили стрелком авиавооружения в 196-й истребительный авиационный полк. И с ним я прошла всю войну. За время участия в боевых действиях во время Великой Отечественной войны лётным составом полка выполнено 5022 боевых вылета. В воздухе уничтожено 112 са-молетов противника.
Полк действовал под Ленинградом, прикрывал город Тихвин. Мы жили в землянках, с едой в первые годы войны было тяже-ло: если очерствевший кусочек хлебушка перепадал – уже сча-стье. Наши землянки стояли прямо на берегу речки Тихвинка – вода в ней была красной от крови… было жутко и страшно. Дру-гой раз лётчик Белюкин посадил самолёт с оторванным хво-стом.
До сих стоит пор перед глазами пикирующий в Тихвинку истребитель, тогда Рома погиб, не помню его фамилию, родом с Украины.
В 1943-м получила звание ефрейтора.
В сентябре 1944 года 196-й наш полк был переброшен на Карельский фронт. Бойцы принимали участие в Петсамо-Киркенесской операции, действовали в небе Заполярья. Ночью я охраняла самолёты – с винтовкой в карельском лесу, днём чистила стволы пулемётов, чтобы ни одна пуля не застряла.
В Финляндии война для меня закончилась. Первую боевую награду – медаль «За оборону Ленинграда» – мне вручили в 1943 году, а в марте 45-го командир 196-го истребительного авиационного полка 324-й истребительной авиационной «Свирской» Краснознамённой дивизии наградил меня медалью «За оборону Советского Заполярья». За оборону Ленинграда и Заполярья была объявлена благодарность лично от Сталина.
Служила я в одном полку вместе с легендарными лётчиками Иваном Кожедубом, Александром Бабаевым, Александром Билюкиным и Георгием Мандрыкиным - это мой большой друг, он долгие годы жил в люберецком гарнизоне. Уже после войны они стали знаменитыми на всю страну.
После Великой Отечественной судьба свела меня с молодым человеком – Николаем Макаревичем, он обслуживал самолёты на военных аэродромах. Через несколько месяцев мы расписались, и вскоре его направили служить в воинскую часть, расположен-ную в посёлке Волосово Ленинградской области, откуда в 1953 году его перевели в Люберцы. Здесь, в военном городке, наша се-мья получила небольшую комнатку – походатайствовал однополчанин Иван Кожедуб.
Уже отсюда Николая направили служить в Австрию, а затем в Венгрию. Вместе с супругом, конечно, поехали и мы с дочкой. Но когда в октябре 1956 года здесь началось вооружённое восстание, нас с Таей эвакуировали в Люберцы, где, к счастью, у нас оставалась комната в коммуналке. Через какое-то время вернулся и Николай, он продолжил свою службу на военных аэродромах в Ку-бинке и Люберцах.
С 1966 по 1992 годы, до 80 лет, я работала оператором водонасосной станции «Люберецкого водоканала» на улице Кирова. Получила звание «Ветеран труда». Уйдя на заслуженный отдых, помогала в воспитании внука. Сегодня живу в своё удовольствие, если стоит хорошая погода – обязательно выхожу на улицу подышать свежим воздухом.

Награды: орден Отечественной войны II степени.медали «За оборону Ленинграда», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов» и др.

Отделение гнойной хирургии, лечащий врач – Гусейнов Али Исрафилович

Родился в селе Пица Сергачского района Нижегородской области в 1927 г. в многодетной семье – у меня 2 сестры и 6 братьев, я был пятым ребёнком в семье. Деревня и весь район у нас был татарский, вокруг русские деревни, мы все дружно жили, общались, на базар ходили. Окончил 7 классов, хотел учиться в педучилище, но отец не отпустил, надо было помогать родителям по хозяйству.
После начала войны работал в колхозе – всех мужчин забрали на фронт, женщин – на торфразработку, остались старики и мы, мальчишки. Всё вручную, деревня большая – 700 дворов, 7 тысяч гектаров. Как взрослые работали, мешки таскали, всё лето собирали скирды, зимой молотили и отвозили хлеб на станцию, всё было…
В 1943-м ушёл на фронт отец. Старший брат, он 1919 года, пропал без вести в первый день войны – он служил в Белоруссии, на границе. Сколько потом искали – ни слуху ни духу. Второй брат, 1922 года, вернулся раненый. Отец был на фронте подо Ржевом, в окружение попал, потом освободился, вернулся больной, тоже хлебнул жизни. В 1944-м я тоже добровольцем пошёл в армию. Из района нас призвали 180 человек, из нашей деревни нас было шестеро друзей, двое попали в морскую пехоту, а мы – в инженерно-сапёрные войска, в минную роту, так и служили в одном взводе. Слава Богу все четверо вернулись. А вообще людей погибло много …
Прошёл предварительную подготовку по разминированию мин, так как к концу войны заминированных территорий было очень много. Специальных миноискателей не было, пользовались тем, что было. В качестве щупов использовали штык-нож, толстую проволоку. Конечно, это резко повышало риск гибели при обнаружении мин. Работы было очень много, приходилось разминировать не только немецкие мины, но и свои, причём свои были опаснее, чем немецкие, они могли сдетонировать от меньшего веса и корпус у них был деревянным.
В память врезались два эпизода, в которых погибли на моих глазах боевые товарищи. Дело было по весне, мы разминировали поле, доставали взрыватель и оттаскивали мины в общую выделенную для этого зону. К концу дня всю территорию очистили от мин. Командир зовёт всех на перекус, а один из товарищей увидел, что что-то поблёскивает на свету вдалеке, и попросил разрешения сходить и посмотреть и, если это окажется мина, то попробовать её разминировать. Командир разрешил. Не прошло и получаса, как раздался взрыв. Так погиб мой первый боевой товарищ...
Во втором ещё более трагичном моменте разминировали участок дороги, по которой планировалось проводить снабжение армии. Командир подразделения разделил нас всех на три группы. Часть подразделения находила мины щупами, другие откапывали мины, а третья группа оттаскивала мины в общую кучу. По технике безопасности положено эти все стадии выполнять раздельно, чтобы снизить риск в случае взрыва. Но, как это бывает, на заминированном поле находились все три бригады. Кто не работал, тот курил, общались между собой. И тут, происходит взрыв, взрыв небольшой, но после этого взрыва произошёл какой-то грохот, и я потерял сознание. Как потом оказалось, от взрыва сдетонировало всё минное поле, кто был на поле погиб, а это – 19 человек. Меня спасло лишь то, что находился в 50 метрах от места разминирования.
Один раз идём, навстречу мальчишка едет верхом, газетой трясёт: «Война кончилась! Война кончилась!», мы стрелять, все патроны, что у нас были, выпустили. Радость такая была. Но после этого мы ещё долго продолжали разминировать.
Каждый день службы мог стать последним. До сих пор помню, как утром, перед каждым выходом на заминированный участок, мысленно прощался с боевыми товарищами… Позавтракаешь, а в голове крутится: на обед вернусь или нет?.. Опасно, не дай Бог, никому не желаю. Тяжело вспоминать даже. Местные столько раз взрывались – копается у себя на огороде, смотришь – взорвался.
Мы переходили из деревни в деревню в Калужской области, Барятинский район. Разминировали каждую, у нас было полно вооружения, противогазы. Столько деревень мы прошли и только одну встретили целую, остальные все были сожжены. Народ жил в землянках, блиндажах. Мы себе шалаш строили – деревьев нарубишь, построишь, наутро дождь пойдёт – всё насквозь промокло. Когда мы разминировали, посвободней становилось, народ в лес начинал ходить, строить потихонечку. Всем тогда было тяжело.
Дальнейшее обучение в вооружённых силах не проходил, в связи с чем на протяжении всей службы в армии оставался рядовым, а это вплоть до 1951 г., потом нам пришла замена – с техникой уже, с собаками, не то что мы с щупами. Из 120 человек в деревню вернулось 80, многие раненые, редко кто вот так, как я, безо всего вернулся.
Приехал в Москву, семью завёл, пошли дети. Работал контролёром на предприятии, грузчиком, простым рабочим. В 2000 году получил инвалидность по зрению.
На День Победы раньше встречались своей частью, а сейчас я один, наверно, остался. В Калужскую область никогда не ездил, не мог, лишь раз проезжал мимо станции, случайно там оказался – так нахлынуло всё. Недавно п телевизору видел, показывали такое место – Заячья гора. Узнал его. Только раньше вокруг всё открытое было, а сейчас берёзки растут, заросла земля.

Награды: орден Отечественной войны, медаль «За победу над Германией» и др.

6-е неврологическое отделение, лечащий врач – Соколова Дарья Николаевна

Я был активный товарищ со школьных времён – был пионером, потом вступил в комсомол. В 39-м закончил семь классов, приехал в Москву. Решил пойти в авиационный машиностроительный техникум Дзержинского при первом ГПЗ. Деревенский парень, а сдал все экзамены без единой тройки. Из нас готовили технологов и механиков для ремонта самолётов.
В июне 41-го мне сравнялось 17 лет. О том, что началась война, мы узнали последнем занятии в техникуме, я заканчивал второй курс. Но я чувствовал, что вот-вот начнётся война, следил за событиями в мире. Через несколько дней нас отправили на трудовой фронт – рыть противотанковые траншеи. Пришёл комсомольский секретарь и объявил, что все комсомольцы должны быть на Абельмановской заставе. После митинга со Ржевского вокзала нас отправили в Вязьму. Каждый получил задание – выкопать 4 км земли, работали месяц с небольшим. Те, кто постарше, остались для призыва, а нас отправили в Москву. Через месяц среди добровольцев и я ушёл в армию.
Сначала меня отправили в Серпухов в авиационно-техническое училище. Когда фронт приблизился, нас перебросили в Кызылорду, в Среднюю Азию. Срок обучения сократили, уже мы учились не на техников, а на механиков, но и этого не пришлось закончить – весь набор отправили на пополнение пехотных училищ. Пехоты не хватало, были потери очень большие, громадные! Попал я в Белоцерковское пехотное училище, затем перевели в Васинское. Месяц поучились – и на фронт. Там нас рассортировали и тех, кто со средним образованием, отправили в роту связи. Меня отправили в Красноярск учиться на радиста. Учился там месяц, получил благодарность. Прибыл в 129 стрелковую дивизию, это была Первая ударная Армия, Северо-Западный фронт, под Старую Руссу. Поставили меня на линейную связь, на исправление связи между артиллерийским полком, наблюдательными пунктами, батареями и штабом. Кстати, у немцев были одножильные провода, у нас – многожильные – пока их все скрутишь! Мы старались пользоваться трофейными проводами. Фрицы хорошо к войне подготовились, когда мы занимали их блиндажи удивлялись – всё отделано, всё аккуратно – что говорить, это была передовая европейская армия.
Я получил небольшое ранение... Серена бьёт, искры во все стороны, а ты ищешь концы проводов в воронке… Мы брали с собой мотки кабеля, на спине – деревянная будка с телефоном, за поясом две гранаты. Вот так мы воевали… Ранение – осколочное, в лицо. Прошло почти 80 лет, один осколок до сих пор в щеке сидит. В лазарете провалялся недели две и опять на фронт.
Мы всегда знали, что победим. Даже в начале войны, когда несли страшные потери. В трудовых отрядах мы видели, как наши отступают… Помню, как летали над нами фашистские самолёты, эскадрильи по 9-10 самолётов. В Первые дни войны фашисты хлопнули всю нашу авиацию. У них прекрасно работала разведка, а наши накануне войны дали немцам возможность летать над страной. Да… неслучайно немец пропёр до Москвы тысячу километров, а флангами ещё дальше. Уже к 1943-му, когда войска были передислоцированы, мы постепенно пошли на запад. Каждый день – километров по десять, потом останавливались, у нас было организовано полковое училище артиллерийского полка. Так двигались в течение двух месяцев, до исходной позиции. Там начались атаки. Ближе к фронту – проходили по 20 километров за сутки. Мы готовили исходные позиции для своих батарей, в дивизионе было три батареи – две пушечные, одна – гаубичная.
К тому времени мне присвоили звание сержанта, назначили командиром отделения топовычислителей. Мы занимались привязкой боевых порядков к местности, то есть определяли координаты, работали с топографическими картами, оптическими приборами, неразлучно ходили со стереотрубой – 20-килограммовая, хорошая труба. Вели разведку – в артдивизионе было три отделения: моё топографическое, топовычислителей, второе – связистов, чем я занимался до этого, и отделение разведки. Разведка всё время работала на переднем крае. В 1943-м взяли Орёл, форсировали верховье Днепра, потом – Друть. Река замёрзшая, февраль, кажется, был… Никогда не забуду: по разбитому льду (фашисты всё время стреляли), холода не чувствовали, главное – пробраться через эту реку и закрепиться. В мелкую воронку попадёшь ещё ничего, а в глубокую – всё, река течёт, под лёд сносит… Началась операция «Багратион» – освобождение Белоруссии. Комсомольцы всегда впереди были. По совместительству я был комсоргом дивизиона, выпускал «Боевые листки», на фронте это было пропагандистское оружие. Иногда солдаты постарше, сорокалетние, отцы наши говорили: «Остерегайся, побереги себя, тебе ещё воевать и работать…» или «Сынок, не лезь!», разные ситуации были…
Тут пришёл приказ – после двух лет на фронте меня отправили на учёбу, в тыл. Закончил Сталинградское танковое училище. Выпустили меня младшим лейтенантом, вскоре назначили командиром танкового взвода – Т-34 – хороший танк, я хорошо его освоил. Экипаж – 4 человека, в танке, где я находился, я был пятым – в башне танка. У меня была рация и связь с экипажами.
В День Победы училище стояло под Харьковом, в Чугуево. Там у нас был танкодром. Надо было произвести последний выстрел – доверили его старшине, который ведал хозяйственными делами, хороший старшина был! – он на стрельбах-то никогда не был, попал в стадо гусей! Смеху было! После Победы я служил ещё год, присвоили звание лейтенанта, был командиром танкового взвода Т-34 в 664 Гвардейском танковом полку, под Измаилом. Командующим Одесского округа был Жуков, мы продолжали учиться, изучали приборы, рычаги – из оврага обязательно надо было подняться и в атаку... Потом вернулся в Москву.
У меня две медали «За отвагу» – первая за Орёл, вторая за форсирование реки Друть. Есть «За победу над Германией» и ещё 18 медалей. Получил Орден Отечественной войны. После войны уже был орден «Знак почёта», я работал в Министерстве транспортного строительства – начальником отдела Главзапсибдорстрой – мы курировали 14-15 строительно-монтажных трестов, семь из них в Тюменской области, аэродромы строили, в Якутске хороший аэродром построили. После войны на Парады всегда приглашали. В этом году тоже пойду.

4-е гериатрическое отделение, лечащий врач – Морозова Наталия Алексеевна

До войны жил я в Воронежской области, в Козловском районе.
В 41-м отца, его звали Алексей Никифорович, сразу забрали в армию.
Он прослужил до 1944-го, вернулся домой по ранению, но я в это время уже сам был на фронте.
16 октября 1942 года исполнилось мне 17 лет, а 28 декабря получил повестку явиться в военкомат 3 января 1943 года. Отправили нас на пересыльный пункт, где меня отобрали в группу автоматчиков. Отучились мы три месяца, нас молчком погрузили в вагоны и повезли. Всё было тайно, мы не знали, куда нас везут.
Оказались мы на Украине под Харьковом. Отсюда у нас начались боевые действия. Первый Воронежский фронт брал Харьков, затем освобождал Киев. Очень трудно было форсировать Днепр: река большая – понтонные мосты раскрывали, передвигались в основном ночью.
Так прошли мы пол-Украины, и пришёл приказ переименовать Первый Воронежский фронт в Первый Украинский. Командовал Ватутин Николай Фёдорович.
Дошли мы до Белоруссии, освобождали Западную Украину, оказались в Польше. Получили приказ взять один из промышленных городов с минимальными затратами и разрушениями. Решили создать мешок: с севера, с юга и с востока окружить, а на запад дать дорогу, где наша пехота сможет достойно встретить врага.
Далее дошли до Праги, а потом Сталин сообщает Жукову, что Второй Украинский фронт идет с опережением, и интересуется, кто будет брать Берлин. Жуков принимает решение, что будем Берлин брать мы: Прагу оставляем, пусть пока гетман покомандует, потом здесь разберёмся. И мы пошли на Берлин.
Есть у меня и ранения. Однажды в Польше, когда мы ходили в разведку, нас предали. Когда допрашивали – пытали: какая часть, сколько солдат, снаряжения... Как пытали? Закладывали пальцы в дверь и закрывали ее. Было нас пятеро, осталось двое... Потом закрыли в избе, которую охранял часовой. Но нам удалось сбежать: на печь влезли, уперлись ногами, выломали потолок и вылезли через крышу. Все замки остались целыми, поэтому нас не сразу спохватились, а мы привязали камыш к голове, чтобы нас не видно было, и речкой прошли к своим. Речкой шли – чтобы немецкие собаки не взяли след.
Когда добрались до наших, нас вызвали в особый отдел для объяснений, затем отправили на фронт, я попал в зенитную часть командиром отделения, стал сержантом. Так с зенитной частью и дошёл до Берлина.
Тяжело было. Вокруг города были большие доты. В рейхстаге – бункер. Окружили рейхстаг с трёх сторон, а там подземка была, как метро: оборудование для жизни, метровые стены, двери. Прятался в ней Гитлер с женой и Геббельс с семьей. Когда Берлин окружили, предложили немцам капитуляцию. Вышли на переговоры три немецких генерала и наши: не договорились. Разошлись. Так повторилось два раза. Согласились только на третий раз капитулировать. Согласились только тогда, когда Геббельс застрелил 4 детей, жену и сам застрелился, а команду не передал. Когда капитулировали, наши дали немцам рацию для связи, чтобы дали команду прекратить огонь.
После подписания договора о капитуляции, встал вопрос, кто будет брать Прагу. Жуков дал приказ Первому Украинскому фронту, где я служил, освободить Прагу. Брали город три дня. Наступило 9 мая – Победа, а мы воюем, Прагу освобождаем.
После Праги была Сербия, Румыния. В Потсдаме состоялось перераспределение сил. Нас отправили в Хемниц. Охраняли мы оккупированную территории. Служил я там 6 лет после войны. Моя очередь на мобилизацию подошла лишь в 1951 году. Пришёл я домой, окончил курсы комбайнёров и 22 года проработал комбайнером, потом был бригадиром, экспедитором, затем на маслозаводе.
Женился на девушке из нашей деревни, которую знал ещё до войны. Во время войны она, будучи совсем девчонкой, растила хлеб для армии.

Награды – орден Отечественной войны, благодарность Сталина «За взятие Берлина», медали «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», «За освобождение Праги», и др.

Четвёртое гериатрическое отделение, лечащий врач – Вершинина Татьяна Анатольевна

Я родилась в Москве, мы жили около Белорусского вокзала, в переулке Александра Невского. В 1941-м, когда началась война, я уже работала на 39-м авиационном заводе имени В.Р. Менжинского, мне было 17 лет.
Когда начали записываться добровольцами в ополчение, мы, три подруги, решили тоже идти – нам очень хотелось помочь. Сначала нас не брали, тогда мы пошли в комитет комсомола, в итоге всех уговорили. Нас немного поучили и отправили на фронт санитарным поездом, на котором вывозили с фронта раненых.
Когда начинаю говорить про войну, у меня опять всё стоит перед глазами, особенно раненные, и я начинаю плакать…Было очень жалко раненых, особенно танкистов, они были сильно обгоревшие, покрывались коркой, а если села муха, то под коркой заводились черви. Мы, когда танкистов выносили, сразу накрывали колпаками от мух. Это было ужасно…
Солдата на плечи – и тащишь. Но тогда я не плакала. У нас была какая-то гордость, мы очень хотели, чтоб скорее война закончилась. И солдаты, и мы. Никто никогда не жаловался. Только молили Бога и проклинали проклятого Гитлера.
Работали по 24 часа, стоило только присесть, валились с ног и засыпали. Сколько на своих плечах девчонки перетаскали, один Бог знает. Сначала раненых в полевой госпиталь тащили, сортировали, а потом уже грузили на поезд.
Как-то мне, еще необстрелянной девчонке, приказали сопровождать сани с ранеными от станции до госпиталя. Ехать долго, мороз стоял крепкий. Ребята лежат на санках под одеялами и овчинами плотно, зубами скрежещут от боли. Все почему-то без шапок, я им на головы полотенца намотала, чтоб в конец не застудились, а сама поверх овчин на ноги легла — думала, теплее ногам будет. Приезжаем в госпиталь,
раненых из саней вынимают – ой, да это же «самоварчики». Самоварчиками в госпиталях называли раненых, которым полностью ампутированы и руки, и ноги: и греть им нечего было…
Другой раз сопровождала поезд с ранеными, на станции откуда-то взялся ребёнок, попросил покушать, мне стало его так жалко, я наложила ему каши, дала хлеба, а он мне принёс ведро абрикосов. Как он ведро притащил, малыш ведь совсем был?
На фронте, особенно в наступлении, всегда не хватало бинтов. Очень обрадовались, когда к нам в госпиталь однажды привезли несколько тюков американских бинтов – «второй фронт» закрывал нам разный дефицит! А ещё больше мы, девчонки – медсестры и санитарки – обрадовались специальным белым косынкам для подвязывания бойцам раненых рук. Руки-то мы им продолжали бинтами подвязывать, а из косынок тех американских… белых трусов себе нашили. Белья-то женского в армии и вовсе не было.
Ворвались в провинциальный немецкий городишко. Никого нет. Дома, квартиры – всё нараспашку. Тишина полная, лишь бродят улицам стайки немецких детей 3-5-7 лет. Взрослых же в городе вообще никого нет. Мы первым делом начали кормить этих детей. Оказалось, немцы побросали детей, испугались и убежали в лес. Знали, что русский солдат детей не обидит. В том городке мы простояли дней 20, кормили детей из полевых кухонь, и кашу – тем, кто помладше, – специально на свежем молоке варили, как своим…
Потом наша часть прошла Венгрию, Чехословакию, Австрию. В Австрии был интересный случай. Мы стояли под Веной. Боев уже не было, и мы гуляли по городу, ходили на базар, даже посещали фотоателье. Я решила сфотографироваться в чем-нибудь гражданском. А где его взять? Мародерства не было, в закрытые магазины мы не залезали. Обратила внимание, что у нас в квартире вместо половой тряпки кофточка лежит. Я её отстирала, выгладила, надела и бегом к фотографу. Теперь это единственная сохранившаяся у меня карточка, снятая на войне…
Встретила Победу старшиной, санинструктором. Помню, как мы залезли на крышу и кричали «Ура!» Вскоре после победы мы уехали в Москву. Медсестрой или врачом я стать не захотела, насмотрелась на войне досыта. Пошла работать крановщицей на завод «Серп и молот», разливала сталь по формам. Интересная работа, между прочим! Потом я выучилась, стала начальником отдела, заместителем директора машиностроительного завода.
После войны мы встречались каждый год, приезжали солдаты, которых я вынесла с поля боя. Теперь из нас, трёх подруг, одна я осталась.

Награды: орден Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу» и др.

Отделение сосудистой хирургии, лечащий врач – Вафина Гузель Рашитовна

Родился в Смоленске, ходил городскую школу №1. Началось всё внезапно, 22 июня 1941 г. ночью начали падать бомбы, одна упала на наш дом, пострадала мать, ей оторвало руку, а утром пошли немецкие танки. Отец ещё до войны ушёл на фронт, был сильно ранен отчего и скончался. Я помогал матери с братом и сестрой, был старшим. Из Смоленска мы перебрались в деревню к родственникам, немцы приходили к нам уводили коров, забирали поросят, курей, яйца – грабили… Смоленская область была занята немцами до осени 1943 года. Они останавливали каждого, проверяли документы, боялись партизан. Однажды я тоже попал – пошёл в Смоленск, купить хоть какие-нибудь продукты, поменять на хлеб свою одежду. Меня остановили полицаи, посадили в каталажку, издевались... Больно вспоминать. В основном полицаи были русские, они творили похуже немцев.
В начале осени 1943-го линия фронта приблизилась к нашей деревне. За Смоленск были сильные бои, немцы построили линии обороны, окопы, все кричали «Ура!». Но солдаты проехали на танках, машинах, лошадях довольно быстро, не останавливаясь. Впереди были ещё тяжёлые бои, армия шла без остановки, чтобы не дать немцам укрепиться.
После освобождения Смоленска советскими войсками меня призвали в армию, мне было 17 лет. Из Смоленска нас привезли в Пермь (во время войны этот город назывался Молотов). Недалеко от города был Бершетский лагерь, здесь, глубоко в тылу, готовили стрелков, пехотинцев, артиллеристов, связистов и танкистов. Обучали и отправляли на фронт. В учебной дивизии я пробыл семь месяцев, а затем пришёл приказ, нас погрузили в эшелоны – и отправили на передовую. Перед фронтом поезд остановился в лесу, нас распределили по частям – на пополнение полков.
Я попал рядовым в артиллерийские войска, поставили меня командиром расчёта. Разведка доносила, а мы били по целям. «Катюши» били, грохот, всё горело… «Катюши» били далеко и быстро снимались, меняли позицию, а мы из миномётов били по более близким целям, наша задача была – подавить огонь из ближних фашистских окопов и блиндажей, уничтожить миномётные, пулемётные точки.
Мы и в разведку ходили, сапёры расчистят «окно» – мы выходим, важно было обратно в это же «окно» попасть. В засаду попадали, друзья раненые и убитые были… Была война, но люди были добрее. Мы все помогали друг другу, берегли друг друга. Командиры – такие же ребята, чуть старше только, но были и старые солдаты, они о нас заботились.
Войска Второго Белорусского фронта, где я служил, участвовали в освобождении города Гумбиннен в Восточной Пруссии в январе 1945 г. (сейчас г. Гусев, находится на границе Калининградской области), это был важный узел коммуникаций с сильным опорным пунктом обороны, здесь находилась основная линия немецкой обороны. Этот район позволял немцам быстро перебрасывать войска с одного участка на другой. Мы вошли в город ночью, он весь горел, сопротивление в кварталах было ожесточенным, сражались до последнего патрона, немцы стали убегать, под утро остались только местные жители и немного скота. Благодаря взятию этого города, прорыв советских войск к Кенигсбергу стал возможен, была не допущена переброска немецких войск в Прибалтику. Также принимал участие в боях в Кенигсберге, где шли ожесточенные бои и погибло очень много людей. Город был хорошо укреплён, вокруг города были расположены траншеи с водой, противотанковые рвы, проволочные заграждения и минные поля.
В феврале 1945 г., я уже был ефрейтором миномётной роты, при прорыве обороны противника попал под обстрел, удалось уничтожить станковый фашистский миномёт, но был ранен – в теле было несколько осколков. Сначала по горячке пробежал немного, потом упал, идти дальше не мог. Солдаты взяли на плащ-палатку, отнесли в санчасть. Там перевязали, вынули два больших осколка (отдали их на память, я их долго хранил, но потом потерял). Утром проснулся – у меня нога опухла, врач пришёл, рентген сделали, оказалось ещё осколки остались, стали опять оперировать. Потом меня вместе с другими ранеными погрузили, отправили на сортировочный пункт, загрузили в эшелон и возили по стране: привезли в Москву – мест нет, в Казань – мест нет, потом в Горький, там в школе открыли госпиталь, нас туда. Поэтому День Победы встретил уже в госпитале. Ампутировали ногу, были множественные переломы костей таза.
Позже был выписан, вернулся, снова призвали в армию, моя войсковая часть находилась под Ленинградом, железнодорожная станция «Девяткино». Определили меня в отдельный батальон специального назначения, работал при штабе, занимался документами, учётом личного состава. Затем меня отправили на курсы и присвоили офицерское звание. После войны я остался в военных структурах, служил в Пскове, Смоленске, Ленинграде, Таллине, Архангельске, а в 1972 году по болезни уволен в запас в звании майора.

Награды: орден Отечественной войны 1 степени, медаль «За отвагу» и др.

1-е кардиологическое отделение, лечащий врач - Носиров Фаррух Эркинович

Когда началась война, мне было 14 лет. Наша семья жила в деревне Высокое Мосальского района Калужской области. В октябре 1941-го деревня оказалась на оккупированной немцами территории. Была паника, связь была плохая, думали, что немцы далеко, а их танки уже в деревню зашли. Фашисты сразу перерезали всех гусей и курей, отобрали у людей шубы и тёплую одежду.
В январе 1942 года немцев погнали. Бои шли прямо на нашей улице – с одной стороны наши, с другой – немцы. Помню, как мы, мальчишки, бежали в подвал, а немцы стреляли в нас и смеялись.
Деревня раза два из рук в руки переходила. Один дом сгорел в этой перестрелке. Потом пришла конница Белова, полуголодные ребята, в нашем доме стоял их штаб. Спали все на полу, был полный дом солдат. Потом, я знаю, они все погибли, попали в окружение под Вязьмой. Пушка стояла прямо на нашем дворе, был блиндаж.
После освобождения деревни, летом 1942-го нас отправили на авиационный завод в Омске, где мы работали и учились в ремесленном училище. Но мне очень хотелось домой, я считал, что буду более полезен в своём родном крае, для своего народа. И мы с другом однажды сбежали. Первый раз меня вернули, но со второй попытки я вернулся в свою деревню – пришёл домой весь чёрный, потому что ехал на поезде, который вёз уголь.
Отец ушёл на фронт, был в пехоте, прослужил до конца войны, дошёл до Германии. У отца было четыре брата - миномётчик, артиллерист, один брат был лётчиком, служил в Хабаровске. К концу войны его перебросили на Курскую дугу, где он и погиб. Отец получил ранение в ногу, но остался на фронте.
Когда я услышал, о ранении отца, захотел тоже уйти на фронт, воевать и защищать родину. Но меня тогда не взяли, брали только после исполнения 17 лет. В 1944 году, мне исполнилось 17 и меня забрали в армию. Больше всех была рада мама, потому что хотела, чтобы я был сыт и занят делом. Служба проходила в городе Калинине. Попал в связисты, закончил сержантские курсы, потом - бригадную школу, получил звание старшего сержанта. Полк, куда нас отправили, был в основном женский, мы должны были заменить женщин, которых уже начинали потихоньку отпускать с фронта. Когда война закончилась, ночью лейтенант поднял нас, сообщал всем радостную новость. Все радовались, поздравляли друг друга, никто не мог до конца осознать, что все действительно закончилось.
Прослужил в Калинине до 1947 года. Потом нас отправили в Астраханскую область, в Капустный Яр, там мы строили полигон для испытаний ракетного вооружения, первых советских баллистических и зенитных ракет. Жили в степи, в палатках.
В 1951-м вернулся в родную деревню, но вскоре уехал в подмосковную Щербинку, устроился работать на огнеупорный завод и проработал там до 2004 года. Сначала закончил вечернюю школу, подольский машиностроительный техникум, потом, в 1968 г., заочный инженерно-строительный институт по специальности «техник-технолог по холодной обработке металлов». Работал трамбовщиком, бригадиром слесарей. Но всегда вспоминал военное время, иногда просыпался со страхом, что снова началась война. Очень страшное время мы пережили, но благодаря сплоченности народа и стойкости людей, мы смогли победить, и нынче вы живете под ясным, голубым небом. Но, вообще, интересная жизнь у меня была…

Награды: медали «Битва за Москву», «Ветеран Вооружённых Сил», и др.

1-е кардиологическое отделение, лечащий врач – Ярцева Елена Владимировна

Я жил на Украине, в Житомирской области, в селе Курчицкая Гута. Когда началась война, мне было 13 лет. В 1941 году Житомирская область была оккупирована фашистами (это было за 1000 км до линии фронта). В нашем селе немецкие войска расстреляли всех евреев, коммунистов, комсомольцев, не успевших уйти, сжигали дома.
Я оказался в списке для отправки в Германию, поэтому скрывался в лесу, жил в шалаше, родители приносили из села еду.
В лесу встретился с партизанами. Стал проситься в их отряд и получил задание разведать расположение немецкого гарнизона в соседнем городе, через две недели сообщить, встречу назначили на этом же месте. Вблизи того города жил мой друг Семён. Вместе с ним мы взяли два листка в клетку и начали рисовать расположение немецкого гарнизона: по улице Ленина – дом коменданта, дом начальника полиции, в школе – немецкие казармы, на рынке – артиллерия, в парке – взвод танков (три танка), расположение часовых. Потом Семён предложил пойти на другую сторону реки и посмотреть расположение часовых там. На случай, если остановят, мы придумали, что скажем, будто друг взял у него велосипед.
Перешли реку, подошли к дому друга (это был деревенский дом, в 30 метрах от дороги). Семён зашёл, а я остался на пороге. В доме находились несколько пожилых женщин. Семён зашёл в сени и стал брать велосипед. В этот момент я обернулся и увидел, как через забор бросили и направили на меня ручной пулемёт. Я успел отклониться. В дом зашёл немец, начал спрашивать у женщин то по-украински, то по-польски, есть ли посторонние. Семёна они знали, а меня видели впервые. Немец подошёл ко мне, начал обыскивать. А у меня на животе были спрятаны два листка бумаги с расположением гарнизона. Немец начал хлопать руками по карманам, в этот момент я уже был уже ни жив, ни мёртв. Немцы часто вешали провинившихся за ребра на крюки прямо в городе – для устрашения местных жителей. К счастью, ничего не нашли. Немцы пошли дальше, а мы ещё долго стояли и приходили в себя.
Я решил обратно не возвращаться через город, а обойти через лес, уже почти подошёл к селу, как увидел, что за деревьями спряталось несколько партизан. Они сразу начали расспрашивать, куда ходил, откуда и зачем пришёл. Объяснил, что я из этой деревни, а ходил в город к тётке попросить какой-нибудь еды. У той еды не оказалось, поэтому вернулся домой с пустыми руками.
У крайнего дома заметил три пушки. Партизаны расстреливали полицаев. Партизаны отвели меня в первый дом, спросили у хозяина, знает ли он меня? Хозяин подтвердил, что знает, и я действительно из этой деревни. Оказалось, что партизаны расположились в нашей деревне (около трёх отрядов). В каждом доме поселилось человек по десять.
Я стал просить, чтобы меня отвели к командиру, тогда меня посадили на тачанку и отвезли в конец деревни на почту, где расположился командир. Около входа стояли часовые. Я показал командиру нарисованную карту расположения немцев в городе. Он похвалил, а я напомнил, что меня обещали взять в партизаны. Командир сказал, что обязательно возьмут. У меня не было родителей, воспитывали дядя с тётей. Первым делом пошёл к ним домой рассказать, что принят в отряд партизан. Узнав эту новость, тетя начала плакать, а дядя поддержал моё решение.
Так я вступил в Шитовское партизанское соединение, в котором воевал до октября 1943 г., был в разведгруппе, участвовал во многих операциях, в боях по разгрому немецких гарнизонов, подрывах дорог и эшелонов. Первым делом были разгромлены немцы, которые расположились в том самом городе. Бои велись ночью, после полуночи. Сначала всегда выступала артиллерия, захватывались казармы, в которых жили немцы. Немцы сразу убегали, оставляя и одежду, и оружие в казармах. (Вот почему партизаны часто были одеты в немецкую форму). Немцы очень боялись даже слова «партизаны». Среди партизан подобные операции назывались «хозяйственные». Они очищали город от немцев, забирали еду, одежду, оружие и уходили обратно в лес.
В 1943 г. вышел приказ командования штаб-партизанского движения Москвы о том, что все несовершеннолетние партизаны должны быть отправлены на «Большую землю». В это время я находился в Белоруссии. Каждую ночь прилетали самолёты и привозили оружие, взрывчатку, автоматы, а обратно забирали тяжелораненых партизан, которым не могли оказать помощь в полевых условиях. С таким самолётом меня и отправили в Калугу – это была уже освобожденная территория, там находился военный аэропорт. Тяжелораненых забрали и на машинах отвезли в госпиталь. Перед отправлением мне вручили военную характеристику, которую написал Герой Советского Союза Малышев. Командир полка прочитал и решил направить меня в Суворовское училище в Москву. Так я оказался в Москве. Однако набор в Суворовское училище к тому времени был уже окончен, уже был октябрь, я не успел поступить туда и пошёл учиться в железнодорожное училище.
Потом выучился в Московском автомеханическом техникуме, окончил Завод-ВТУЗ при автомобильном заводе имени Лихачёва. На ЗИЛе отработал 32 года, начав со слесаря-сборщика и закончив начальником цеха. Затем работал начальником гаража при Министерстве электроники, заместителем директора завода. Имею звание «Ветеран труда». Возглавляю Совет ветеранов района Чертаново-Южное, провожу Уроки мужества, стараюсь рассказывать подрастающему поколению о цене, которую пришлось заплатить советским людям за победу в Великой Отечественной войне.

Награды: Орден Отечественной войны I степени, Орден Отечественной войны II степени, медали «Партизану Великой Отечественной войны, «За Победу над Германией», «За трудовую доблесть» и др.

1-е кардиологическое отделение, лечащий врач – Носиров Фаррух Эркинович

Родился в селе Максы Рязанской области. Папа работал шофёром, мама – домохозяйка, во время войны работала санитаркой в больнице.
В 1941 году я закончил 7-й класс. Мы с одноклассниками недавно сдали экзамены. К нам пришли и сказали, что началась война. Всех сельскохозяйственных работников (трактористов и комбайнеров) забрали в армию, поэтому нам, школьникам, пришлось учиться по этим специальностям, чтобы их заменить. Нас отправили в г. Сапожок Рязанской области, который располагался в 35 километрах от нашего села, там находилась школа механизации. Ребята постарше пошли учиться на трактористов. А я был самым младшим, меня отправили к девочкам – на комбайнера. Нас посадили за комбайн, присоединённый к трактору. Стебли пшеницы постоянно забивали барабан, и меня часто просили почистить его. С этого и началась моя самостоятельная жизнь по уборке урожая 41-го года.
Когда мне исполнилось 17 лет, меня призвали в армию. В 1943 году отправили на обучение в город Чебаркуль Челябинской области, но учили нас совсем не тому, что нужно было на войне. По стечению обстоятельств меня отправили в пехоту. Рота 200 человек. Однажды нас построили в две шеренги, позади меня стоял солдат из госпиталя. Он спросил: «Какое у тебя образование?» Я ответил: «Девять классов». Солдат сказал, что скорее всего меня в артиллерию возьмут. А я её видел только в кино. Ещё рядом с нами был артполк, мимо которого я иногда просто проходил. И точно… Подошёл капитан, спросил про образование и сказал, что возьмёт к себе в батарею. Парня из госпиталя больше не видел, наверно, его отправили в другую часть.
На фронт я попал в июне 1944 года. У меня была 76-миллиметровая дивизионная пушка генерала Грабина. Сталин любил генерала, знаете за что? Грабин улучшил боеспособность пушки, уменьшил её вес с 2500 до 1200 кг, была большая экономия металла.
Я был наводчиком орудия 159-й дивизии, не имел права отойти даже на миллиметр от пушки, постоянно следил за всеми рычагами. За время войны я подбил 4 танка. Конечно, это немного, те, кто раньше начал воевать, уничтожали гораздо больше (по 10-20 машин).
В 1945 г. наша армия шла в наступление. 12 февраля у нас завязался тяжёлый бой, в ходе которого мы освобождали одну из деревень. Как сейчас помню, наполовину разрушенный сарай, из-за которого выехал танк. Первым же выстрелом танк мы подбили. В это время с другой стороны сарая выскочил второй танк, который я не заметил. Он разбил мою пушку. Меня спасло только то, что у пушки есть броневой щит около полутора метров. А для защиты ног внизу есть отдельный листочек, на который надо наступать ногой. При транспортировке его складывают, а я во время боя не успел его вовремя поднять. Осколки снаряда угодили мне в ноги. Дело твоё, ты сам должен себя полностью обезопасить. Потом я попал в госпиталь под Истенбургом (сейчас Черняховск Калининградской области). Ранение было лёгкое, побыл там несколько дней и – снова на фронт.
Прибыл на косу Фриш-Нерунг, вдоль берега Балтийского моря, участвовал в морской десантной операции. Мы обошли косу, чтобы не дать немецким солдатам пересечь пролив. Шли затяжные бои, в ходе которых я оказался далеко от своей части. Пришёл к коменданту одного их городов. Там мне говорят: иди прямо, там по доске можно перейти речку шириной 5-6 метров... Прихожу, а доски нет. Спустился к реке, перешёл на ту сторону вместе с одеждой, сапогами и рюкзаком, вода была по грудь где-то, и очень сильное течение, едва не сбившее меня с ног. Выхожу на берег, а там противопехотные немецкие мины. Испугался. Потом, немного отдышавшись, оценил обстановку и увидел, что мины обезврежены. Наверное, наши сапёры постарались. После этого я наконец-то нашёл свою часть. День Победы встретил в госпитале, в 11-12 км от Каунаса (Литва).
С июля 1945 года служил в 5-ой воздушной армии дальней авиации. В 1953 году демобилизовался в звании сержанта. В армии позволили окончить среднюю школу, в это же время женился. После поступил в техникум, учился очно 2,5 года и получил специальность. Работал в научно-исследовательском институте сначала младшим научным сотрудником, параллельно учился в инженерно-строительном институте, потом стал главным технологом в НИИ. Участвовал в строительстве аэродрома в Шереметьево, строил аэродром в Гвинее и домостроительный комбинат в Афганистане. Четверть века руководил транспортным отделом в Президиуме Академии Наук СССР.

Награды: орден «Отечественная война» II степени; медали «За боевые заслуги», «За отвагу», «За Победу над Германией», и др.

Отделение гнойной хирургии, лечащий врач – Гаджиев Абдулмахид Исваханович